Сегодня было прекрасное утро. Я еле проснулся, прежде несколько раз ударив кулаком по будильнику, еле вылез из-под одеяла, прежде несколько раз матернувшись, медленно доковылял до ванной и уставился в зеркало. Подбровные опухлости. Жуть, смотрится отвратно. Но бокал пива был вкусным. Как, собственно, и шестой.

Свежий мудрый утренний воздух. Теплый белый снег. А мне до боли в мозжечке хочется спать. Я прогоняю сонливость, глубоко дыша воздухом и вспоминая недавние события. Нет, собственно, в последнее время ничего не происходит. Я три недели разлагался перед экраном телевизора, пересматривая весь мировой кинематограф. Теперь, изрядно подкрепившись ударной дозой кинолент, я выполз на улицу и кое-как по ней все-таки ползу. Собственно, да, ничего не происходит, это факт. Только всякая мелочь изо дня в день.

Я прохожу мимо места, где мы с другом похоронили кролика. Он и сейчас лежит под снегом. Такой кролик-подснежник. Он уже давно там лежит, может, месяц, может, два. Я помню, тогда я пришел к другу, мы расчехлили пиво и сели в мягкие кресла. За окном была осень, и, когда шелестела опавшая листва, казалось, что по дороге крадется падший буддист, решивший освободить свои латентные стремления. Становилось жутковато, когда в окно попадал свет луны и лучи касались наших запястий. Я резко отдергивал руку и уходил вглубь комнаты, чтобы забыть о полуночных буддистах. Лицо друга освещал монитор ноутбука, жужжавший в такт лунным вибрациям. Друг хлебал пиво и что-то самозабвенно рассказывал. «Ну и как там твой кролик?» — вдруг выпалил я, сам того не заметив. Друг замолчал, и стали слышны какие-то странные звуки, доносившиеся из ванной комнаты. Было видно, как он будто вспомнил о чем-то давно позабытом. «Ты его в ванной держишь?» — с недоверием осведомился я. Друг аккуратно поставил бутылку на покошенный стол и пошел к ванной. Я последовал за ним. Подойдя к открытой двери, я увидел, как друг копался в высокой картонной коробке. Потом он резко выпрямился, немного постоял и опять пошел за пивом. Я осторожно подошел к коробке и наклонился. На дне лежал белый кролик. Друг мне рассказывал, что он был декоративный. А держал он его в этой провонявшей мочой и сыростью коробке, стоявшей посреди ванной комнаты, совмещенной с уборной. На грязном поломанном кафеле. Коробка была набита несвежим сеном. Я посмотрел на кролика. Он лежал на боку. Задние лапы были неестественно вытянуты, и кролик постоянно дергался. Стало противно и немного страшно. Судя по всему, кролик умирал.

«Что с ним такое?» — спросил я друга. Он сказал, что я и сам знаю. Тогда я спросил, что же могло стать причиной. Друг ответил, что, если ему не изменяет память, он забыл его покормить. Я вслух заметил, что, судя по всему и тем более по подыхающему декоративному кролику на декоративном сене от бабушки, заведующей конным стойлом №Х, память, возможно, ему как раз-таки и изменяет. Я пошел на кухню, открыл холодильник и нашел там только трехлитровую банку квашеной и уже семь раз испортившейся капусты. Я дал ее другу и сказал, чтобы он пошел и попытался покормить своего кролика хотя бы этим, раз ничего другого в доме не найти. Друг взял кролика на руки — тот все еще бил своими декоративными лапами — и попытался его покормить. Это было бесполезно. Он положил кролика назад в коробку и отсыпал капусты на сено. Кролик уткнулся мордой в капусту и продолжил лежать на боку и колотить задними лапами.

Мы побежали в гипермаркет, который был единственной работавшей в такое время точкой реализации в том числе и кормов для привередливых кроликов, не желающих жрать просроченную капусту. Там мы нашли корм, прихватили пива и побежали обратно. Когда мы пришли домой, кролик резко вытянулся, еще пару раз ударил лапками о свою последнюю коробку и застыл. Друг судорожно высыпал корм в ладонь и подносил к кролику, но тот лишь скованно молчал и, возможно, уже плыл по Нилу в далекое и такое близкое царство Аида.

Пришлось завернуть его в газету, как таранку, и пойти на поиски подходящего места с подходящей мягкой почвой. Однако на улице в тот месяц было уже достаточно прохладно и земля была твердой и упругой. Прочесав пол-района, мы зашли в какое-то место с покошенными заборами и старыми ветхими домами. Здесь было так же холодно, как и везде, но почва почему-то оказалась на удивление податливой. Словно она хотела, чтобы кролик остался именно здесь. Пока друг копал, я отошел в сторонку, внимая желанию этого странного места. Затем он развернул газету, и тело кролика скатилось в маленькую могилку. Друг присыпал его землей, притоптал ее, и мы направились домой. «Зачем ты землю притоптал?» — спросил я друга. Он промолчал и сделал очередной глоток из бутылки.

Впоследствии я еще не раз называл друга живодером и хотел насильно его заставить пойти на покаяние в местную церквушку. Но на мои мольбы и увещевания он отвечал и откупался от них пивом, за которым я, естественно, про все забывал. В итоге откинулся и хомячок, который, в отличие от кролика, кормом обделен не был и жил во вполне приличном и просторном стеклянном сосуде. Был хомячок, конечно, не декоративным, но ухода, кроме жратвы, все же требовал. Тем не менее я не исключаю и той версии, что бедняге от окружавшего его стекла и постоянного искаженного вида моего друга с бутылкой стало скучно и он решил тихонько приставиться.

С такими мыслями сегодня утром я дошел до остановки, постоял немного, пошаркав подошвой по снегу, и сел в подоспевший троллейбус. Вообще, на самом деле, общественный транспорт утром — это довольно-таки занимательно. Обычно есть несколько направлений, в которых люди едут по утрам. И тогда на этих маршрутах очень большая человеко-нагрузка. Но это не так интересно, как маршруты в обратом направлении, в направлении, противоложном тому, в котором народ ни свет ни заря кучами валит на работу. На этих маршрутах всегда очень мало людей, крайне мало. Ты заходишь в троллейбус, ну или в автобус, оглядываешься, видишь, что сидит всего пару человек, неспеша выбираешь себе подходящее место и присаживаешься поудобнее. И потом начинаешь смотреть в окно. Смотришь на спешащих людей, затем бросаешь взгляд на свою пустую полосу и понимаешь, как тебе — не понятно отчего — уютно.

Сегодня со мной в троллейбусе оказалось несколько человек: два мужчины, один из которых мирно дремал своим подбородком на своей же груди, а другой, крепко вцепившись в свой кейс, сосредоточенно поглядывал на улицу; еще одна девочка лет так 14-ти с огромным рюкзаком, закрывавшим половину ее розового личика; и женщина, которую описать сложно, так как таких тысячи. С виду довольно симпатичная и даже с задоринкой, но одним она мне запомнилась сразу: своими большими глазами. Я незаинтересованно смотрел на снующий на улице и такой же незаинтересованный народ, когда боковым зрением случайно заметил, что эта женщина смотрит в мою сторону. Я тоже посмотрел на нее. Абсолютно холодно и без интереса. Но отводить взгляд она, похоже, не собиралась. А мне и так было скучно, и я тоже решил некоторое время на нее поглазеть. Так мы ехали около трех минут, без перерыва смотря друг на друга. Мне было на нее до такой степени наплевать, что в один момент я словил себя на мысли, что думаю, будто просто взираю на какой-то уличный столб, на какое-то, может быть, объявление, может, на какой-то памятник. Спустя некоторое время женщина не выдержала, отвела взгляд, скривила губы и состроила какую-то непонятную и уродливую физиономию, словно демонстрируя мне, что я ей противен. Я только улыбнулся этой странной пассажирке, и она вышла на следующей остановке.

Когда я вышел, опять начал идти снег. «Он всегда начинается неожиданно, — подумал я. — Особенно этим утром».

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>